CONCEPTUAL PROBLEMS OF GUILT IN THE CURRENT CRIMINAL CODE OF THE RUSSIAN FEDERATION (STATEMENT OF THE PROBLEM)
Rubrics: MAN: CRIME AND PUNISHMENT
Authors:
1.
Academy of the FPS of Russia
Type:
Article
Pages:
from 442
to 449
Status:
Published
Received:
05.12.2019
Accepted:
27.12.2019
Published:
27.12.2019
Subject area:
UDK 343.222.1
Language:
Russian
Keywords:
guilt, forms of guilt, principles of criminal law, objective and subjective signs of guilt, components of a crime
Abstract (English):
The article is devoted to the problems of an estimated concept of guilt in modern criminal law, the question of the need for scientific discussion of an estimated theory of guilt. It is known that the legislative models of guilt of foreign countries are based on different concepts of guilt: normative, psychological and evaluative. It follows that the legislative constructions of guilt in these States are, naturally, different. For example, in the Criminal Code of Germany there is no legislative definition of the generic concept of guilt, it is determined by the court. The legislative model of guilt of the Criminal Code of the Russian Federation is based on the psychological concept of guilt, which reduces the generic concept of guilt to the meaning of conscious and volitional activity of the person who committed a socially dangerous act. Consciousness and will are signs of any socially significant behavior of a person. In addition, these psychological signs are characteristic of sanity, as a legal sign of the crime subject. The author of the article draws the attention of researchers of the considered problem to the fact that judges and jurors determine the guilt of a person, who committed an act containing all the signs of a crime, in different ways. For example, jurors do not follow the legislative definition of guilt and its forms (intent or negligence), and determine guilt based on an assessment of objective evidence of the offense, characteristics of the person who committed a socially dangerous act. The main conclusion of the author is that the establishment of a consciously volitional aspect in the act by the court only gives rise to the process of determining the guilt of the person, and this is possible when using the evaluation theory of guilt.
The article is devoted to the problems of an estimated concept of guilt in modern criminal law, the question of the need for scientific discussion of an estimated theory of guilt. It is known that the legislative models of guilt of foreign countries are based on different concepts of guilt: normative, psychological and evaluative. It follows that the legislative constructions of guilt in these States are, naturally, different. For example, in the Criminal Code of Germany there is no legislative definition of the generic concept of guilt, it is determined by the court. The legislative model of guilt of the Criminal Code of the Russian Federation is based on the psychological concept of guilt, which reduces the generic concept of guilt to the meaning of conscious and volitional activity of the person who committed a socially dangerous act. Consciousness and will are signs of any socially significant behavior of a person. In addition, these psychological signs are characteristic of sanity, as a legal sign of the crime subject. The author of the article draws the attention of researchers of the considered problem to the fact that judges and jurors determine the guilt of a person, who committed an act containing all the signs of a crime, in different ways. For example, jurors do not follow the legislative definition of guilt and its forms (intent or negligence), and determine guilt based on an assessment of objective evidence of the offense, characteristics of the person who committed a socially dangerous act. The main conclusion of the author is that the establishment of a consciously volitional aspect in the act by the court only gives rise to the process of determining the guilt of the person, and this is possible when using the evaluation theory of guilt.
Keywords:
guilt, forms of guilt, principles of criminal law, objective and subjective signs of guilt, components of a crime
guilt, forms of guilt, principles of criminal law, objective and subjective signs of guilt, components of a crime
Исторический анализ развития института вины в российском уголовном законода- тельстве позволяет утверждать, что отношение законодателя к этому правовому явле- нию далеко не однозначное. Достаточно указать на то обстоятельство, что в советский период истории уголовного законодательства (УК РСФСР 1926 г.) субъективная сторона преступления была представлена «опасным состоянием личности», детищем социо- логической школы уголовного права, которая отрицала вину как институт уголовного права. Это привело, как известно, к объективному вменению, связанному с наступлени- ем негативных правовых последствий для лица, вина которого отсутствовала. Только с принятием Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. положение дел изменилось в пользу субъективного вменения, где вина признавалась основным признаком субъективной стороны преступления. Современная доктрина уголовного права отчетливо закрепляет, что вина является одним из важнейших признаков состава преступления, который определяет субъек- тивный аспект уголовной ответственности. Это аксиома, которая не оспаривается во всех мировых системах права. Вместе с тем, видимо, следует признать, что проблема вины заключается в разных концептуальных подходах к определению ее родового по- нятия. Более того, ряд уголовных законодательств, преимущественно европейских, на- пример УК Франции (ст. 123-3), УК Испании (ст. 10), УК ФРГ (ст. 15), признают умысел и неосторожность в качестве форм вины, но не определяют их содержание нормативно, непосредственно в норме закона. Уголовно-правовая доктрина этих государств относит вопросы определения содержания вины исключительно к ведению суда. Известно, что мировые тенденции развития вины в науке уголовного права основы- ваются преимущественно на идеях нескольких концепций: психологической, оценочной и нормативной. Российское уголовное право традиционно основывается на положениях психологической концепции вины, где интеллектуальный и волевой признаки выступают в качестве основных критериев определения вины. В русской дореволюционной науке уголовного права психологическое направление развития вины было широко представлено в работах Н. С. Таганцева, Н. Д. Сергиев- ского, С. В. Познышева и других криминалистов. Представляет интерес точка зрения С. В. Познышева, который под виною понимал «проявленное субъектом такое настро- ение, при котором он действует преступным образом, сознавая или, по крайней мере, имея возможность сознавать преступный характер своего поведения и находясь в та- ких обстоятельствах, что мог бы от данного поведения удержаться, если бы у него не были недоразвиты противодействующие последнему чувствования и представления» [1, с. 47]. Обращает на себя внимание то, что автор связывает интеллектуальный при- знак вины не с деянием, а с преступным характером поведения лица, то есть с противо- правностью поведения. Это обстоятельство существенно отличает его от определения вины, закрепленного в действующем УК РФ. С. В. Познышев представил вину как оце- ночную категорию, основываясь на интеллектуальном и волевом аспектах личности. Оценочную концепцию вины в юридической литературе традиционно связывают с именем немецкого криминалиста Р. Франка, который в 1907 г. опубликовал работу, где поставил под сомнение ряд положений психологической концепции вины: умысел и неосторожность не являются формами вины, по мнению данного автора, а только эле- ментами этого понятия [2, с. 277]. Упрек личности за ее поведение, по мнению сторонников оценочной концепции вины, является главным звеном, которое объединяет другие его элементы - вменяемость, умысел и неосторожность. Противоправное поведение во многом определяет это об- стоятельство, за которое можно упрекнуть лицо [2, с. 277]. Уголовный закон лишь в са- мой общей форме устанавливает, какое поведение заслуживает упрека. Упрек в этом случае выступает как оценочное суждение судьи. В советской науке уголовного права оценочную концепцию вины отстаивал профес- сор Н. Д. Дурманов, который еще в 1945 г. отмечал, что «виновность есть оценочная ка- тегория, ничего общего не имеющая с установлением совершенно объективного факта, является ли данное лицо причиной, так сказать, автором данного результата» [3, с. 52]. Вполне очевидно, что он признавал совершенное лицом деяние и наступившие его по- следствия как признаки объективной стороны преступления, выступающие в качестве юридического факта для установления виновности. Концептуальные идеи вины как оценочной категории были положены в основу из- вестной работы Б. С. Утевского «Вина в советском уголовном праве», где последняя рассматривалась в качестве основания уголовной ответственности [4, с. 50-98]. К сожалению, следует признать, что оценочная концепция вины в советской, как, впрочем, и в постсоветской, науке уголовного права не получила своего развития и была, как утверждают авторы учебника «Курс советского уголовного права», изданного в 1970 г. в издательстве «Наука», категорически осуждена большинством советских криминалистов [2, с. 282; 5, с. 269]. В силу этого обстоятельства господствующая по- зиция по поводу вины сводилась к значению осознания лицом общественной опасно- сти совершенного им деяния. Весьма показательной в этом отношении является точка зрения профессора А. Н. Трайнина, который относил «осознание лицом общественной опасности своего поведения» к элементу состава преступления и основанию уголов- ной ответственности [6, с. 43]. Справедливости ради следует признать, что эта позиция А. Н. Трайнина была весьма удачной, учитывая исторические реалии учения о вине со- ветской доктрины уголовного права, хотя были и более радикальные позиции. В част- ности, Б. С. Маньковский пришел к выводу о том, что, исходя из сущности виновности, осознание противоправности является одним из моментов понятия вины [7, с. 146]. А. И. Рарог, характеризуя умысел, отмечал, что предметом сознания как элемента умысла является не только общественная опасность, но и осознание противоправно- сти своего деяния [8, с. 34]. В постсоветский период развития теории вины сходную позицию занимал А. И. Мар- цев, который считал, что «осознание общественной опасности своего деяния» предпо- лагает осознание и противоправности деяния [9, с. 127]. Представляется, что попытка вывести признак «осознание противоправности» из понятия «общественная опасность деяния» не совсем удачная, учитывая самостоятельность этих признаков в понятии «преступление». Между тем существующая судебная практика, которая опирается на законодательную модель вины, основанную на принципах психологической теории рас- сматриваемого правового явления (гл. 5 УК РФ), лишь устанавливает, что совершенное лицом деяние является его сознательно-волевым актом, присущим, как известно, лю- бому рациональному социальному поведению личности. Законодательная модель пря- мого умысла указывает, таким образом, что совершенное лицом деяние является актом его сознательной и волевой деятельности, а не механическим его телодвижением. Этот аспект сознательной и волевой деятельности лица, на наш взгляд, в большей мере ха- рактеризует его вменяемость, а не виновность. Под сознательной (интеллектуальной) и НАУЧНЫЙ ФОРУМ 445 волевой деятельностью понимаются происходящие психические процессы, скрытые, как известно, в коре головного мозга, которые определяют юридически значимое поведение лица для достижения поставленных им социальных целей. Установить результаты со- знательной и волевой деятельности возможно лишь посредством оценки объективных показателей, непосредственно связанных с обстоятельствами совершенного лицом дея- ния. Отсюда можно сделать вывод о том, что совершенное лицом общественно опасное деяние, характеризуемое как акт его сознательной и волевой деятельности, является лишь юридическим поводом для выяснения главного вопроса: почему лицо приняло ре- шение вступить в противоречия с требованиями уголовного закона, несмотря на угрозу наказания, и какие мотивы (цели) побудили его реально совершить деяние, причинившее разной степени вред человеку, обществу или государству? Например, когда родители запирают свою несовершеннолетнюю дочь в ее комнате, естественно, в определенное время, в целях ее безопасности или чтобы оградить от «дурной» компании, попавшей под влияние криминальной среды. Известный русский философ права И. Ильин, харак- теризуя виновность или невиновность человека, отмечал, что эти уголовно-правовые категории определяются отношением руководящей воли лица к цели права [5, с. 267]: правонарушитель будет признан виновным даже в том случае, если он нарушил норму положительного права по недостаточной воле к цели права, и будет невиновен в том случае, если верный правопорядок был его целью и мотивом [5, с. 269]. Иными словами, еще в русском уголовном праве ставился вопрос о том, что вина должна определяться через психическое (сознательно-волевое) отношение лица к цели права или права в целом посредством оценки объективных признаков совершенного деяния. К. Роксин приходит к выводу о том, что господство психологической теории вины в национальных доктринах уголовного права объясняется натуралистическим мыш- лением прошлого, когда считалось, что правовые понятия можно вывести из данных естественных наук [10, с. 147]. Приведенная позиция представляется нам справед- ливой, поскольку этот отголосок прошлого по-прежнему не преодолен современной наукой уголовного права, которая должна рассчитывать только на результаты своих достижений, понимая при этом, что психологические категории не всегда удается во- плотить в значение права. Например, законодательное определение прямого умысла (ч. 2 ст. 25 УК РФ) есть не что иное, как конкретизация юридического критерия вменя- емости, который является, как известно, предтечей вины. Вменяемость в характери- стике субъекта преступления выступает в значении презумпции, то есть предпола- гается, что лицо, совершившее общественно опасное деяние, действовало или без- действовало в состоянии вменяемости, и данный вопрос не выясняется до тех пор, пока не возникает сомнение по поводу его вменяемости [11, с. 34]. Стало быть, вме- няемость применительно к характеристике субъекта преступления выступает в зна- чении потенциальной возможности лица осознавать свое деяние и руководить своим поведением, а в отношении вины - осознанием преступного характера своего деяния, предвидения негативных последствий и способностью руководить своим поведени- ем для достижения поставленной цели. Известный русский криминалист профессор Н. С. Таганцев по этому поводу отмечал, что лицо, обладающее способностью к вменению, только тогда учитывает преступное и наказуемое деяние, когда оно в этом деянии проявляет или имеет возможность проявить эту способность, ког- да совершенное посягательство состоит в известном соотношении с сознани- ем лица, с его психической работой, предшествующей виновности, проявляет его хотение и волю [12, с. 267]. В связи с этим представляет интерес точка зрения 446 НАУЧНЫЙ ФОРУМ А. И. Санталова, который еще в 1965 г. выделял два аспекта вины - психологический и социально-правовой: психологический аспект характеризует предвидение субъектом последствий и отношение к ним, а социально-правовой - осознание или возможность осознания общественно опасного или уголовно-правового характера совершенного им деяния и его последствий [13, с. 124]. Кроме того, определить неосторожную форму вины в виде небрежности, основыва- ясь на критериях психологической теории вины действующего УК РФ, крайне затруд- нительно, если не использовать оценочные критерии установления виновности или невиновности лица, совершившего общественно опасное деяние, подпадающее под признаки статей Особенной части УК РФ. В частности, ч. 3 ст. 26 УК РФ указывает, что преступление признается совершенным по небрежности, если лицо не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий своих действий (бездей- ствия), хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должно было и могло было предвидеть эти последствия, где виновность представлена волевым при- знаком или, скорее, его отсутствием. В связи с этим нетрудно заметить, что установить законодательные признаки «должно было» и «могло было» при определении преступ- ной небрежности можно лишь посредством оценки объективных обстоятельств соде- янного. Психологические критерии определения вины в приведенном случае оказыва- ются, по-видимому, малопригодными. Более того, законодательные признаки «должно было» и «могло было» составляют юридический аспект рассматриваемой проблемы, поскольку устанавливаются в результате не судебно-медицинской экспертизы, а оцен- ки объективных доказательств, собранных по уголовному делу, а также оценки статуса личности, ее позитивных и негативных характеристик и других обстоятельств. Вместе с тем необходимо отметить, что психологическая характеристика лица принципиально не влияет на определение преступной небрежности содеянного. В связи с этим пред- ставляет интерес ст. 22 УК РФ, предусматривающая уголовную ответственность лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости. Субъект может осознавать общественно опасный характер своего поведения или руководить им, но в силу опре- деленных нервных процессов он не в состоянии делать это в полной мере [14, с. 17-18]. Возможность осознавать общественно опасный характер своего поведения или руко- водить им отсутствует у лица не потенциально, а только в момент совершения деяния. Вменяемость отмеченных лиц сопряжена с психическим характером, который не носит патологии - не считается психической болезнью, психическим расстройством. Это так называемые аномальные состояния, которые определяются относительным постоянством психофизиологических реакций. К ним относят крайние типы характе- ров: холерический или меланхолический. Например, по темпераменту лицо являет- ся меланхоликом, значит, его психические процессы связаны с тем, что торможение явно преобладает над возбуждением, в результате этого обстоятельства он не мог своевременно предвидеть наступления негативных последствий своего бездействия. Однако суд должен будет признать в его бездействии признаки преступной небреж- ности, поскольку категория «должно было» связывается с требованиями закона или иного нормативно-правового акта, который накладывает обязанность по необходимой внимательности или предусмотрительности (ч. 3 ст. 26 УК РФ). Важным аспектом рассматриваемых вопросов является соотношение категорий «вина» и «виновность». В этом плане наиболее показательным является известное уго- ловное дело террористки Веры Засулич, которая обвинялась в покушении на убийство градоначальника генерала Трепова: несмотря на наличие в ее деянии состава престу- НАУЧНЫЙ ФОРУМ 447 пления, суд присяжных признал ее невиновной. Стало быть, категории «вина» и «вино- вность» того исторического периода развития уголовного права России рассматривались не как тождественные категории. В действующем УК РФ (ч. 1 ст. 24) закрепляется, что «виновным в преступлении признается лицо, совершившее деяние умышленно или по неосторожности». Из этого законодательного понятия следует, что виновность опреде- ляется через объективные признаки совершенного деяния, следовательно, вина есть только догматическая категория, как совокупность определенных субъективных при- знаков, характеризующих интеллектуально-волевой аспект лица, совершившего обще- ственно опасное деяние. Не случайно, по-видимому, ст. 49 Конституции РФ указывает, что виновность должна устанавливаться вступившим в законную силу приговором суда. Иными словами, высший законодательный акт указывает, что виновность определяет суд в обвинительном приговоре. Вина, понимаемая как интеллектуально-волевой акт лица, совершившего запрещенное уголовным законом деяние, может определяться даже следственными органами в обвинительном заключении. В противном случае при- дется признать, что органы предварительного следствия устанавливают в деянии лица не все признаки состава преступления. Тогда возникает вопрос: на каком основании обвинительное заключение передается в суд, если в деянии лица установлены не все признаки состава преступления? Виновность более широкая категория, которая вклю- чает в свое содержание субъективные и объективные признаки. Отсюда следует, что виновность лица устанавливает исключительно суд в своем обвинительном приговоре. Именно виновность, определяемая как объективно-субъективная категория, позволя- ет не привлекать к уголовной ответственности определенную группу лиц, пользующих- ся различного рода иммунитетом: дипломатическим (ч. 4 ст. 11 УК РФ), президентским (с. 93 Конституции РФ), депутатским (ст. 98 Конституции РФ), судейским (ст. 122 Консти- туции РФ), несмотря на то что в их деянии может быть состав преступления, включая, естественно, его субъективную сторону. Вполне очевидно, что психологическая теория вины, на которой основывается за- конодательная концепция УК РФ, не способна предложить необходимых критериев оценки мотивов лица, побудившего его вступить в противоречие с уголовным законом. Установление в деянии лица того, что это его сознательно-волевой акт, еще не говорит о его виновности или невиновности. С момента установления сознательно-волевых признаков совершенного деяния только начинается процесс определения виновности или невиновности лица. В связи с этим обращает на себя внимание то обстоятельство, что в постановлениях Верховного Суда РФ прямо указывается на глубокий анализ всех обстоятельств совершенного преступления лицом, включая, естественно, его мотивы и цели, при определении судом виновности или невиновности личности. Более того, суд присяжных при определении вины лица основывается на принципах оценочной теории вины. Из этого следует, что суд, определяя виновность лица, устанавливает только со- знательно-волевой аспект его поведения, с которого начинается определение вины. Суд присяжных, напротив, опираясь на оценку всех обстоятельств совершенного ли- цом деяния, свободную от правовой догматики вины действующего УК РФ (гл. 5), опре- деляет действительно, что оно виновно в совершенном деянии. Сам факт совершения лицом деяния, запрещенного уголовным законом, рассматривается судом присяжных лишь формально-правовым поводом для установления его вины. Представляет интерес доктрина уголовного права Франции, которая предусма- тривает разные ступени умысла: преднамеренный, неопределенный и специальный. При этом УК Франции (ст. 121-3) только указывает на умысел или неосторожность как 448 НАУЧНЫЙ ФОРУМ формы вины, не определяя их содержания. Преднамеренность признается обстоя- тельством, отягчающим преступность деяния, например убийства (ст. 221-3 УК Фран- ции), поскольку она формируется на протяжении значительного времени до начала действий по совершению определенного преступления или проступка. Неопределен- ный умысел предусматривается тогда, когда лицо желало причинить вред охраняе- мому уголовным законом объекту, но не осознавало точного размера такого вреда. Специальный умысел признается в том случае, когда в диспозиции статьи уголовно- правовой нормы есть указание на совершение деяния с определенной целью, кото- рая подлежит доказыванию. Уголовная ответственность за преступные деяния, которые характеризуются не- осторожной формой вины, наступает только тогда, когда неосторожность причинила тяжкие последствия (смерть, телесные повреждения, пожар и т. д.) или когда преступ- ное деяние совершено специальным субъектом, обязанным быть особо осторожным, например, лицом, которое охраняет секреты национальной обороны (абз. 3 ст. 413-10 УК Франции) [15, с. 294]. При этом следует отметить, что в соответствии с УК Франции неосторожные преступные деяния, какой бы они вред ни причинили, являются проступ- ками, которые наказываются мерами наказания, не связанными с лишением свободы (тюремным заключением). Особый интерес представляют преступные деяния со специальной формой вины, которая предполагается в определенных случаях и не подлежит доказыванию, напри- мер, водитель проехал на красный сигнал светофора, совершая, таким образом, пре- ступное деяние. Приведенные примеры из законодательной и правоприменительной практики, не только отечественной, но и зарубежной, доказывают, что сводить вину лишь к значе- нию сознательно-волевого акта не совсем рационально. Содержание форм вины не может определяться уголовно-правовой догматикой, поскольку жизненные обстоя- тельства и мотивация поведения людей являются более разнообразными, и их труд- но предусмотреть заранее в уголовном законе. Оценочная теория вины, воплощенная в законодательную и судебную практику, потенциально имеет больше возможностей установления виновности или невиновности лица, совершившего деяние, запрещен- ное уголовным законом. Статья имеет целью поставить на научное обсуждение вопросы оценочной теории вины в связи с двойственным подходом судебной практики к определению виновно- сти или невиновности лица. Суд присяжных, например, не руководствуется уголовно- правовой догматикой при определении виновности или невиновности, а использует оценочные категории, связанные с обстоятельствами совершения деяния, характери- стикой личности, мотивов и целей совершения деяния. В связи с этим вполне очевидно, что мотив и цель имеются практически во всех умышленных преступлениях, которые не могут рассматриваться, на наш взгляд, в ка- честве лишь факультативных признаков субъективной стороны для большинства пре- ступлений. Отмеченные категории являются важнейшими оценочными критериями установления вины.
1. Poznyshev S. V. Osnovnye nachala nauki ugolovnogo prava. Obschaya chast' ugolovnogo prava. M., 1912. 668 s
2. Kurs sovetskogo ugolovnogo prava : v 6 t. M. : Nauka, 1970. T. 2 : Prestuplenie. 453 s
3. Durmanov N. D. Obschie osnovaniya ucheniya o prichinnoy svyazi v ugolovnom prave // Voprosy ugolovnogo prava. M. : Yurid. izd-vo NKYu SSSR, 1944. Sb. 1. S. 34-55
4. Utevskiy B. S. Vina v sovetskom ugolovnom prave. M. : Gosyurizdat, 1950. 319 s
5. Il'in I. Obschee uchenie o prave i gosudarstve. M. : AST ; Hranitel', 2006. 416 s
6. Traynin A. N. Sostav prestupleniya po sovetskomu ugolovnomu pravu. M. : Gosyurizdat, 1951. 388 c
7. Man'kovskiy B. S. Problema otvetstvennosti v ugolovnom prave. M. : AN SSSR, 1949. 123 s
8. Rarog A. I. Obschaya teoriya viny v ugolovnom prave : ucheb. posobie. M. : VYuZI, 1980. 91 s
9. Marcev A. I. Obschie voprosy ucheniya o prestuplenii. Omsk : Om. yurid. in-t MVD Rossii, 2000. 136 c
10. Roksin K. Osnovaniya ugolovno-pravovoy otvetstvennosti i lichnost' prestupnika // Aktual'nye voprosy sovremennogo ugolovnogo prava, kriminologii i ugolovnogo processa : sb. nauch. tr. / otv. red. O. L. Dubovik, Yu. S. Pivovarov. M. : INION, 2003. S. 143-148
11. Kozachenko I. Ya., Suharev E. A., Gusev E. L. Problemy umen'shennoy vmenyaemosti. Ekaterinburg : Ural. yurid. akad., 1993. 35 c
12. Tagancev N. S. Russkoe ugolovnoe pravo. Chast' Obschaya. SPb. : Gos. tip., 1902. 823 c
13. Santalov A. I. O edinstve psihologicheskogo i social'no-pravovogo aspektov viny // Tezisy dokladov i soobscheniy na mezhvuzovskoy konferencii po teoreticheskim i metodologicheskim problemam pravovoy nauki. Kishinev, 1965. S. 216-219
14. Ivanov I., Brika I. Ogranichennaya vmenyaemost' // Sledovatel'. 1999. № 7. S. 17-18
15. Ugolovnoe pravo zarubezhnyh gosudarstv. Obschaya chast' / pod red. I. D. Kozochkina. M., 2003. 576 s
16. Poznyshev, S. V. 1912, Basic principles of criminal law science. General part of criminal law, Moscow
17. The course of soviet criminal law in six volumes 1970, vol. 2, Crime, Nauka Publ., Moscow. Durmanov, N. D. 1944, ‘General grounds for the doctrine of causation in criminal law’, in Criminal law issues, iss. 1, pp. 34-55, People’s Commissariat of justice of the USSR, Moscow
18. Utevskiy, B. S. 1950, Guilt in soviet criminal law, Gosyurizdat Publ., Moscow
19. Il’in, I. 2006, General doctrine of law and state, AST Publ., Khranitel Publ., Moscow. Traynin, A. N. 1951, Components of a crime under Soviet criminal law, Gosyurizdat Publ., Moscow
20. Man’kovskiy, B. S. 1949, The problem of liability in criminal law, USSR Academy of Sciences, Moscow
21. Rarog, A. I. 1980, General theory of guilt in criminal law, all-Union legal correspondence Institute, Moscow
22. Martsev, A. I. 2000, General questions of the doctrine of a crime, Omsk law Institute of the Ministry of Internal Affairs of Russia, Omsk
23. Roksinb K. 2003, ‘Grounds for criminal liability and personality of the offender’, in O. L. Dubovik & Yu. S. Pivovarov (eds), Topical issues of modern criminal law, criminology and criminal procedure: collection of scientific works, pp. 143-148, INION Publ., Moscow
24. Kozachenko, I. Ya., Sukharev, E. A. & Gusev, E. L. 1993, Problems of reduced sanity, Ural Law Academy, Yekaterinburg
25. Tagantsev, N. S. 1902, Russian criminal law. General part, State publishing house Publ., St. Petersburg
26. Santalov, A. I. 1965, ‘On the unity of psychological and social legal aspects of guilt’, in Abstracts of reports and presentations at the interuniversity conference on theoretical and methodological problems of legal science, pp. 216-219, Kishinev
27. Ivanov, I. & Brika, I. 1999, ‘Limited sanity’, Investigator, iss. 7, pp. 17-18. Kozochkin, I. D. (ed.) 2003, Criminal law of foreign States. General part, Moscow
