Развитие уголовного наказания, как известно, имеет богатую историю, которая не- разрывно связана с духовно-нравственным состоянием общества, а также с парадиг- мами, определяющими законодательные концепции мер уголовно-правового реагиро- вания на преступления или общественно опасные деяния. Вот почему исследование доминирующих парадигм наказания или иных принудительных мер уголовного закона является наиболее важным в современный период развития уголовного права. Нетруд- но предположить, что парадигму, определяющую содержание, сущность и формы госу- дарственного реагирования на преступления или иные общественно опасные деяния, с полным основанием можно назвать доминирующей парадигмой той или иной эпохи. А метод исследования рассматриваемых явлений с ее использованием – методом до- минирующей парадигмы.

Отмеченный метод довольно интенсивно используется, например, в философии для классификации научных познаний, где под парадигмой понимаются «…признава- емые научные достижения, которые в течение определенного времени дают научно- му обществу модель постановки проблем или их решения» [1, с. 11]. Следовательно, парадигму можно представить как мировоззрение, религиозные, социальные нормы либо научные концепции, лежащие в основании глобальной модели либо конструкции правовых явлений, значит, метод доминирующей парадигмы в науке уголовного пра- ва может быть использован для исследования исторических периодов развития нака- зания и других принудительных мер. В юридической литературе русского уголовного права, посвященной истории развития наказания, представлены следующие его этапы: а) частной (кровной) мести; б) материальных выкупов или композиций; в) публичных казней или устрашения; г) психического принуждения и исправления личности преступ- ника [2, с. 15; 3, с. 4]. Такого рода классификация эпох развития наказания, несомненно, имеет право на существование. В зарубежной литературе начала ХХ в. представлена классификация, согласно которой этапы (фазы) развития института наказания имеют некоторые различия. Например, Э. Ферри предложил четыре фазы развития наказа- ния: а) элементарная фаза (фаза оборонительной и мстительной реакции); б) фаза религиозного влияния или божественного воздаяния; в) фаза этического или средне- векового искупления; г) фаза юридического исправления (основанная на принципах классической школы уголовного права); д) социальная фаза (характеризуется отказом от наказания, основанного на соразмерном воздаянии за нравственную вину, заменяя его мерами социальной защиты) [4, с. 363–364]. Э. Ферри включает в квалификацион- ный ряд социальную фазу – это период, когда законодательные концепции наказания ряда европейских государств, основанных на принципах классической школы уголов- ного права, были заменены мерами социальной защиты. Классификации этапов (фаз) развития наказания имеют различные периоды, которые отчетливо характеризуют до- минирующую парадигму эпохи. Представляется, что отмеченные периоды в развитии уголовного наказания доста- точно полно охватывают его историю, однако выводы, сделанные по результатам их исследования, нуждаются в уточнении в современный период. Ярким свидетельством тому может служить эпоха частной мести, или мстительной реакции. Известно, что в догосударственно-правовой период организации общественной жизни людей, когда нет органов публичной власти, нет органов, специально наделенных полномочиями по охране жизни, здоровья, имущества и других общественных или частных благ от вредоносного посягательства, защита названных благ может и должна осуществлять- ся посредством частных методов воздействия. Из этого многими исследователями де- лается вывод, согласно которому частная месть является неограниченной реакцией потерпевшего или его родственников на причиненную обиду, неким произволом при защите социальных ценностей. С таким тезисом трудно согласиться, поскольку он не учитывает общественных интересов при организации публичной жизни людей. Частный интерес является составным интересом общины. Из истории развития государства и права известно, что обычай частной (кровной) мести является публичной санкцией обычного права, которая делегирует полномочия по реализации кровной мести частным лицам в ситуации определенного типа. Част- ная месть является таковой лишь по форме ее исполнения, а ее сущность кроется в организации общинной жизни людей. Отсюда закономерен вопрос: в какой мере можно отождествлять частную (кровную) месть, рассматриваемую как категорию права, с на- казанием? В юридической литературе на сей счет, нет однозначного ответа. И. Я. Фой- ницкий, профессор русского уголовного права, утверждал, что до появления государ- ства и права наказание отсутствует, его заменяет частная месть [5, с. 9]. Уместно будет возразить известному профессору в том смысле, что если отсутствует наказание, то частную месть следует признать частным произволом потерпевшего или его родствен- ников. Это ставит под сомнение позитивное историческое значение данного древнего памятника права, выраженное в форме обычая, через который прошли многие народы мира. Наверное, прав в этом смысле Н. С. Таганцев, который, напротив, полагал, что с первыми зачатками организованного общежития появляется и наказание [6, с. 11]. Такое понимание частной (кровной) мести авторами, изучающими эту проблему, свя- зано с разными методологическими подходами определения наказания и обычая част- ной мести. Обычай, как отмечал М. Дьяконов еще в 1912 г., есть юридическая норма, которая соблюдается в данной социальной среде всеми или определенным кругом в силу убеждения действующих лиц подчиняться этим нормам [7, с. 8]. Следует отметить, что в современной литературе, посвященной рассматриваемой проблеме, отмечалось, что обычай частной мести по своей социальной природе является публичной обязанно- стью, неисполнение которой влекло за собой неблагоприятные последствия для лица, уклонившегося от нее [8, с. 31]. Существенное отличие обычая частной (кровной) мести от наказания как категории права состоит в субъекте права устанавливать, назначать и исполнять этот институт возмездной реакции на вредоносное посягательство злоу- мышленника (преступника): наказание, естественно, связано с государством, а част- ная месть – с публичной властью общины [9, с. 28]. Не вдаваясь в дискуссию по этому поводу, отметим лишь то, что в догосударственно-правовой период частная (кровная) месть являлась частным способом защиты интересов потерпевшего от вредоносного посягательства. В таком обществе, в котором нет ни судей, ни законов, наказание всег- да сохраняет форму мести [10, с. 151]. В связи этим обычай кровной (частной) мести по своей социальной природе является обязанностью потерпевшего или его родствен- ников, неисполнение которой влекло за собой неблагоприятные последствия для них. Тезис, согласно которому частная месть является неограниченным произволом потер- певшего или его родственников, не соответствует действительности. При этом следует отметить, что кровная месть в России была не только санкцией обычного права, но и категорией позитивного права, поскольку была включена в содержание Русской Прав- ды в первых ее редакциях. В советском фундаментальном собрании российского законодательства Х–ХХ вв., изданном в 70-х годах прошлого века, утверждается, что смертная казнь не известна Русской Правде. Это утверждение нуждается в существенном уточнении в силу того, что данный памятник русского права периода правления Ярослава предусматривал, наряду с кровной местью, материальный выкуп, который давал возможность виновному освободиться от этих негативных последствий, путем заглаживания вреда потерпев- шей стороне. В литературе утверждалось, что материальный выкуп не может призна- ваться наказанием, а является мерой гражданского законодательства, поскольку был связан с возмещением вреда потерпевшему. Так, О. Оппенгеймер отмечал, что ответ- ственность перед потерпевшим позднее заменилась наказанием, но не превратилась в него [11, с. 79]. Этот тезис, видимо, следует понимать таким образом, что в рассма- триваемый период истории развития наказания не существовало четкого разделения русского права на отрасли, а потому всякая мера, связанная с разрешением кровного конфликта, вполне может быть признана уголовно-правовой. Кроме того, Русская Прав- да предусматривала материальный выкуп за совершенное убийство в двух значениях: как штраф в пользу князя (вира) и как платеж в пользу родственников убитого в слу- чае отказа от мести (головничество) [12, с. 79]. Материальный выкуп, по утверждению М. Ф. Владимирского-Буданова, представляет собой слияние частного и общественно- го элемента в этом наказании: элемент уголовного значения – вира и головничество – частное вознаграждение потерпевшему [13, с. 328]. Этот исторический пример может и должен иметь значение при определении новой уголовно-правовой политики в сфе- ре конструирования законодательных мер правового реагирования на преступления. Важнейшим историческим периодом развития института наказания является пе- риод господства идей классической школы уголовного права (гуманизма, законности, виновности и др.), породивший парадигму юридического исправления и предупрежде- ния преступлений. В русском уголовном праве эти идеи отчетливо получили законо- дательное закрепление в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Отмеченный Закон проводит классификацию видов наказаний, делит их на уголовные (ст. 17 Уложения), исправительные (ст. 30 Уложения) и наказания, назначаемые за пре- ступления по службе (ст. 65 Уложения) [14, с. 5]. Так, Закон закреплял исчерпывающий перечень уголовных наказаний (ст. 17): 1) лишение всех прав состояния и смертная казнь; 2) лишение всех прав состояния и каторжные работы; 3) лишение всех прав со- стояния и ссылка на поселение в Сибирь; 4) лишение всех прав состояния и ссылка на поселение на Кавказ. При этом законодатель определял качественные и количествен- ные признаки наказаний. Например, каторжные работы делились на семь степеней. В зависимости от тяжести совершенного преступления могли назначаться либо работы в рудниках без срока или на срок от 12 до 15 лет, либо работы в крепостях от 4 до 12 лет. Лишение всех прав состояния всегда сопровождалось последствиями в зависимости от социального положения осужденного: например, для дворян – потеря дворянства потомственного или личного и всех преимуществ, связанных с этим положением, а для других категорий – потеря доброго имени и личных гражданских и политических прав [14, с. 5]. Особенностью Уложения 1845 г. является то, что в тексте этого Закона прямо указывалось на недопустимость распространения негативных правовых последствий на близких родственников (ст. 24). Исправительные виды наказания в рассматриваемом Законе (ст. 30 Уложения) пре- имущественно сводились к потере всех особенных прав осужденных и ссылке в более или менее отдаленные места для проживания, временному заключению в крепость, за- ключению в смирительный дом или тюрьму от нескольких месяцев до нескольких лет, денежным взысканиям. Выделение исправительных наказаний в самостоятельную груп- пу свидетельствует о дифференцированном подходе законодателя к конструированию санкций, предусматривающих уголовную ответственность, в зависимости от категории преступления. Можно сказать, что впервые в истории русского уголовного законода- тельства наказания представлены в форме правовой дифференциации, проведенной по признаку тяжести совершенного преступления. Более того, названный Закон, кон- струируя виды наказания, учитывал естественные блага осужденного, связанные с его человеческим достоинством.

Традиция, основанная на доминирующей парадигме юридического исправления и предупреждения преступлений, отчетливо прослеживается в Уголовном уложении 1903 г. В этом нормативно-правовом акте более обстоятельно закрепляется уголовный просту- пок наряду, безусловно, с институтом преступления. Применительно к рассматриваемой проблеме это обстоятельство сыграло важнейшую роль в процессе конструирования уго- ловно-правовых санкций. Действующий Уголовный кодекс Российской Федерации (УК РФ), к сожалению, не имеет такого института, как проступок. Однако наличие уголовного проступка в законодательстве ряда государств, например в Уголовном кодексе Франции, позволяет суду не назначать наказания в виде лишения свободы за преступления, име- нуемые в российской классификации преступлениями небольшой и средней тяжести.

Парадигма юридического исправления и предупреждения, которая имеет доминиру- ющее значение и в настоящее время в российской законодательной практике, сводится к устрашающему воздействию на осужденного, пусть даже посредством и менее стро- гих видов наказания. Как свидетельствует опыт, накопленный в процессе исполнения наказаний, юридически исправить осужденного, полагаясь только на средства прину- дительно-карательного воздействия, можно лишь в значении устрашения, когда страх потерять свободу или иное социальное благо является более сильной мотивацией, по сравнению с криминальной мотивацией. Необходимо отметить, что в русле именно этой парадигмы родилась идея деления уголовных правонарушений на преступления и про- ступки. Например, деяния, за которые Уложение 1845 г. предусматривало наказания в виде заключения в исправительный дом, крепость или тюрьму, именуются преступле- ниями, а деяния, за которые определены наказания в виде ареста, денежной пени, име- нуются проступками [15, с. 275]. В современном российском уголовном праве проблема уголовного проступка как разновидности правонарушения только обсуждается, хотя следует признать, что она в определенной мере была решена в русском дореволюцион- ном уголовном законодательстве. Представляется, что введение в действующий УК РФ института уголовного проступка, основанного на принципах применения наказаний, не связанных с лишением свободы за его совершение, имело бы, как свидетельствует за- рубежный опыт, положительное значение для правоприменительной практики. Определенный научный интерес представляет парадигма мер социальной защиты, получившая свое воплощение в уголовном законодательстве ряда европейских госу- дарств в середине сороковых годов ХХ в. Данная парадигма, как известно, стала резуль- татом длительной научной дискуссии, которая велась между сторонниками классиче- ской и социологической школ уголовного права. Так, представители социологического направления в уголовно-правовой науке склонялись к идее о неэффективности приме- нения мер наказания, основанных на принципах классической школы уголовного права, предлагая взамен концепцию мер социальной защиты. По мнению сторонников социо- логической школы уголовного права, наказание неспособно преодолеть преступность как социальное явление. Именно этот тезис сыграл основную роль в признании мер социальной защиты более предпочтительными мерами противостояния преступности.

Влияние идей о социальной защите на законодательную власть, как известно, было настолько велико, что ряд европейских государств включили в действующее уголовное законодательство меры социальной защиты (меры безопасности) в качестве альтерна- тивы наказанию либо наряду с ним: УК Испании 1928 г.; УК Италии 1930 г.; УК Польши 1932 г.; УК Швейцарии 1937 г. [16, с. 91]. Тенденция, связанная с включения мер социальной защиты в уголовное законода- тельство, была характерна для советского уголовного права. Так, после принятия Ос- нов уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик в 1924 г. Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. включил меры социальной защиты наряду с мерами наказания. Например, УК РСФСР 1926 г. закрепил в качестве мер уголовно-правового реагирова- ния на преступление меры социальной защиты. Особенностью этих мер являлось то, что они применялись по принципу объективного вменения. На протяжении нескольких десятилетий советское уголовное законодательство находилось под влиянием концепции мер социальной защиты, лишь с принятием Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. оно вернулось в лоно классической школы уголовного права. Основным тезисом концепции мер социальной защиты, как известно, является идея опасного состояния личности, которая заключается в том, что таким состоянием лич- ности подменяется вина как основание субъективного вменения, а потому применение мер социальной защиты возможно даже при отсутствии совершенного преступного де- яния лица. Современное уголовное законодательство зарубежных государств, которое использует концепцию мер социальной защиты наряду с мерами наказания, образует таким образом двухколейную систему уголовно-правового воздействия. Принципиаль- ное различие между мерами социальной защиты и наказанием заключается в том, что назначение этих мер определяется не виновностью лица или тяжестью совершенного им преступления, а степенью опасного состояния человека, его психическим состоя- нием, которое угрожает обществу. А. Е. Жалинский, проводя черту между наказанием и мерами безопасности в немецком уголовном праве, отмечал, что если наказание яв- ляется правовым последствием совершенного виновного, наказуемого деяния, то меры безопасности связаны не с виной, а только с социальной опасностью субъекта деяния и могут назначаться при отсутствии вины [17, с. 292]. Принципиальное отличие наказания от мер безопасности – в следующем: а) если наказание носит репрессивный характер и лишь опосредовано превентивный, то меры безопасности – преимущественно превентивный характер; б) применение наказания связано с вменяемостью субъекта, меры безопасности могут применяться и в отно- шении невменяемых; в) цель применения мер безопасности связана с обеспечением социальной безопасности в конкретных случаях; г) основаниями применения мер без- опасности могут являться не только совершение общественно опасного деяния, но и опасное состояние человека, которое создает угрозу причинения вреда охраняемым уголовным законом объектам. В современном зарубежном уголовном законодательстве отчетливо прослеживается парадигма, которая органически объединяет институт наказания и иные принудительные меры уголовного права (меры безопасности), создавая, таким образом, систему двух- колейного воздействия на совершение преступлений, вытекающих из так называемого опасного состояния человека. Иные меры уголовно-правового характера как институт УК РФ отличаются от мер безопасности зарубежного уголовного права прежде всего тем, что они сконструированы не по системному принципу превентивного воздействия на ситуацию, связанную с опасным состоянием личности (человека). Например, трудно определить критерий отнесения к разд. 6 УК РФ: принудительные меры медицинско- го характера (гл. 15 УК РФ); конфискацию имущества (гл. 15.1 УК РФ); судебный штраф (гл. 15.2 УК РФ). В зарубежном уголовном праве меры безопасности носят превентив- ный характер, направленный на устранение опасности охраняемым уголовным зако- ном объектам. Так, ст. 96 УК Испании делит меры безопасности на две группы: 1) свя- занные с изоляцией от общества; 2) не связанные с изоляцией от общества (запрет на нахождение и проживание в определенной местности, лишение права на управление транспортным средством, лишение лицензии на оружие, профессиональная дисквали- фикация и пр.). Представляет интерес ст. 42 УК Швейцарии, которая закрепляет право суда применять интернирование, если у суда сложится убеждение, что осужденный, совершивший проступок, склонен к совершению преступлений. Как полагает А. Г. Ки-

бальник, такая мера является превентивной для лиц, склонных к совершению престу- плений или проступков [18, с. 46]. Эта же парадигма прослеживается в УК ФРГ, который предусматривает более сложную меру, известную как превентивное заключение, ко- торое назначается в случае осуждения лица за умышленное преступление к лишению свободы на срок не менее двух лет. Превентивное заключение применяется в отно- шении опасных рецидивистов с тяжкими личностными нарушениями, опасных сексу- альных преступников, лиц с ограниченной вменяемостью и других категорий. Базовый принцип применения данной меры – принцип соответствия, закрепленный в § 62 УК ФРГ. Он заключается в соответствии применяемой судом меры ожидаемому деянию, а так- же зависит от степени опасности, которая исходит от этого лица. Следует признать, что учение об опасном состоянии личности социологической школы уголовного права не получило признания в России. Наверное, именно с этим обстоятельством связано нынешнее положение действующего УК РФ в сфере конструирования так называемых иных мер уголовно-правового характера. В отличие от УК РФ, уголовное законодательство ряда государств бывшей восточной Европы, например УК Беларуси и УК Молдовы, предусматривают меры безопасности. Так, УК Беларуси закрепляет два вида мер безопасности: специальные меры уголовной ответственности (ст. 80–81); принудительные меры безопасности и лечения (ст. 100–107). Специфическую систему мер безопасности содержит гл. 10 «Меры безопасности» УК Молдовы, где закрепляется, что цель мер безопасности состоит в устранении опас- ности и предупреждении деяний, предусмотренных уголовным законом. К числу мер безопасности названный Закон относит: 1) принудительные меры медицинского ха- рактера (ст. 99–103); 2) принудительные меры воспитательного характера (ст. 104);

1. изгнание (ст. 105); специальную конфискацию (ст. 106).

   Следует признать, что иные меры уголовно-правового характера в действующем УК РФ основаны на совершенно иных принципах, мало отличающихся от наказания. Они могли и должны быть сконструированы по критерию социальной опасности человека, в основе которого лежит учение социологической школы уголовного права об опасном состоянии личности. Другое дело, что концепция опасного состояния личности не должна приме- няться при характеристике наказания, когда вместо признака виновности используется признак «опасное состояние личности». При этом концепция социологической школы уголовного права нуждается в современных условиях в более глубоком научном ис- следовании, поскольку она затрагивает фундаментальные конституционные права и свободы личности.

   К числу доминирующих парадигм современного уголовного права с полным основа- нием можно отнести парадигму испытания или пробации, которая определяет специ- альные меры, позволяющие как можно реже прибегать к наказаниям, связанным с ли- шением свободы.

   Рассматриваемые меры имеют ряд принципиальных признаков, отличающих их от наказания. Термин «пробация» имеет латинское происхождение, что буквально означа- ет «испытание, проверка качеств, способностей». Впервые пробация появилась в уго- ловном законодательстве США и Великобритании как институт наказания в середине прошлого века. Современное уголовное законодательство ряда зарубежных государств (например, Болгарии, Латвии, Литвы, Чехии, Франции, ФРГ, Швеции) признает институт пробации, но не как наказание, а в качестве особой системы мер, позволяющей реаль- но не применять уголовные наказания, связанные с лишением свободы осужденного. Чаще всего такая система мер закрепляется в уголовном законодательстве как условное осуждение, отсрочка исполнения (отбывания) наказания, общественные работы. Так, УК ФРГ (гл. 4–5 разд. 3 Общей части) закрепляет такие виды условного осуждения, как аналог института пробации: приостановка наказания с испытанием; условно-досрочное освобождение; предупреждение относительно применения наказания. А. Э. Жалинский, характеризуя современное уголовное законодательство Германии, отмечает, что «про- бация в законодательстве определена как особая правовая конструкция исполнения лишения свободы, как самостоятельная мера уголовно-правовой реакции» [19, с. 310]. По всей вероятности, такие меры в УК ФРГ (формы пробации) объединяет предостав- ленная законом возможность как можно реже применять уголовное наказание в виде лишения свободы.

   УК Швеции относит институт пробации к наказанию наряду со штрафом, тюрем- ным заключением, условным наказанием и специальным попечительством (ст. 3 гл. 1). Пробация (гл. 28 УК Швеции) применяется за преступления, за которые санкция в виде штрафа является недостаточной и может быть дополнена штраф-днями (не более 200) либо бесплатными общественными работами (от 40 до 240 час.). Пробация по УК Швеции может назначаться по совокупности с тюремным заключением на срок от 14 дней до 3 месяцев. Важным обстоятельством является то, что несовершеннолет- ние не могут быть осуждены к режиму пробации. Закон об охране детства не признает эту санкцию достаточно гуманной. Видимо, законодатель исходит из предположения о том, что наказания в отношении несовершеннолетних должны быть хотя и гуманными, но все же реальными.

   Приведенные примеры института пробации ряда европейских государств, свиде- тельствуют о том, что его юридическая природа может быть разной. Но одно остает- ся неизменным – это законодательная база мер, позволяющая суду как можно реже применять наказание в виде лишения свободы. В документах ООН пробация опреде- ляется как условная отсрочка исполнения наказания с установлением на это время за преступником индивидуального надзора или проведения исправительного курса [20, с. 171]. Следовательно, базовыми признаками пробации являются отсрочка приме- нения наказания, а также осуществление административного контроля за поведением осужденного, с предоставлением ему правовой возможности доказать свое исправле- ние без реального отбывания наказания.

   В действующем уголовном законодательстве России этому определению пробации соответствуют в полном объеме: а) условное осуждение (ст. 72 УК РФ); б) отсрочка от- бывания наказания (ст. 82 УК РФ); в) отсрочка больным наркоманией (ст. 82.1 УК РФ). Принятие Федерального закона от 6 февраля 2023 г. № 10-ФЗ «О пробации в Российской Федерации» имеет положительное значение для судебной практики. Однако в назван- ном Законе институт пробации представлен в значении только мер исправительного воздействия или помощи. В ст. 5 этого Закона дается определение пробации: «Это со- вокупность мер, применяемых в отношении осужденных, лиц, которым назначены иные меры уголовно-правового характера, и лиц, освобожденных из учреждений, исполняю- щих наказания в виде принудительных работ или лишения свободы, которые оказались в трудной жизненной ситуации, в том числе социальная ресоциализация, социальная адаптация и социальная реабилитация, защита прав и законных интересов указанных лиц». Несомненно, что помощь лицам, оказавшимся в трудной жизненной ситуации, имеет позитивное значение для их исправления. Однако следует признать и то, что такая помощь – это лишь часть комплекса мер, которые должен включать в себя инсти- тут пробации. Остаются без уголовно-правового регулирования вопросы, связанные с осуществлением контроля за поведением указанных лиц. Кроме того, не совсем поня- тен замысел законодателя, который ограничивает действия института пробации лишь в отношении отдельных категорий освобожденных от наказания, а также проходящих социальную реабилитацию, социальную адаптацию и другие виды ресоциализации. Названные меры могут и должны распространяться и на условно осужденных (ст. 73 УК РФ), лиц, в отношении которых применена отсрочка отбывания наказания в порядке ст. 82 УК РФ или отсрочка отбывания наказания больным наркоманией (ст. 82.1 УК РФ), условно досрочно освобожденных (ст. 79 УК РФ), освобожденных от наказания по дру- гим основаниям, например в связи с болезнью (ст. 81 УК РФ). Системными проблемами пробации, закрепленной в рассматриваемом Федеральном законе, являются вопросы правового статуса, властных полномочий, учреждений и органов, которые должны бу- дут реализовывать меры, входящие в этот институт. Не вдаваясь в широкую научную дискуссию по поводу правовой природы института пробации, отметим лишь то, что он нуждается в более фундаментальном исследовании, с учетом современных требова- ний. Однако факт законодательного закрепления пробации – явление положительное, которое, несомненно, получит свое развитие.

   Исследование доминирующих парадигм, лежащих в основе мер уголовного наказа- ния или иных принудительных мер уголовного закона, проведенное в русле их развития, позволяет сделать следующие выводы:

   1. в зарубежном уголовном законодательстве (преимущественно европейских го- сударств – УК ФРГ, УК Италии, УК Испании, УК Швейцарии и пр.) доминирующей пара- дигмой является парадигма двухколейного воздействия, которая, наряду с уголовным наказанием, основанным на принципах классической школы, предполагает и меры безопасности или предупреждения, имеющие в своем основании концепцию опасного состояния личности социологической школы уголовного права, естественно, в ее со- временной редакции;

   2. в российском уголовном законодательстве, напротив, доминирующей парадигмой системы уголовных наказаний, а также иных мер уголовно-правового характера, явля- ется парадигма исправления личности преступника посредством применения к нему принудительных мер уголовной юстиции. При этом иные меры уголовно-правового ха- рактера по своей юридической природе мало чем отличаются от мер уголовного нака- зания, а в ряде случаев они имеют сходство даже по наименованию (например, штраф как вид наказания и судебный штраф как иная мера);

   3. парадигма исправления личности преступника в значительной мере охватывает своим влиянием и институт пробации, который еще не стал действующим;

   4. развитие уголовного наказания и иных мер уголовно-правового характера, по-ви- димому, подошло к периоду смены доминирующей парадигмы.

1. Kun, T. 1977, Structure of scientific revolutions, Progress, Moscow.

2. Kolokolov, P. E. 1900, Criminal law. General part: lectures, Moscow.

3. Poznyshev, S. V. 1908, The doctrine of punitive measures and the measure of punishment, Moscow.

4. Ferri, Je. 2005, Criminal sociology, Moscow.

5. Fojnickij, I. Ja. 1887, The doctrine of punishment in connection with prison studies, St. Petersburg.

6. Tagancev, N. S. 1902, Russian criminal law. The general part, St. Petersburg.

7. D'jakonov, M. 1912, Essays on the social and state system of Ancient Russia, St. Petersburg.

8. Magomedov, A. A. 1998, Criminal liability and exemption from it: the evolution of legal views and modernity: PhD thesis (Law), Moscow.

9. Gal'perin, S. D. 1893, Essays on primitive law, St. Petersburg.

10. Gegel', G. V. F. 1990, Philosophy of Law, Moscow.

11. Oppengejmer, O. 1914, ‘Historical research on the origin of punishment’, in New ideas in law. The evolution of crimes and punishments, pp. 77-82, St. Petersburg

12. Russian legislation of the X-XX centuries 1984, in 9 vols, vol. 1, Legislation of Ancient Russia, Moscow.

13. Vladimirskij-Budanov, M. F. 1915, Overview of the history of Russian law, Kiev.

14. The code of criminal Laws. The first book. The Code of Criminal and Correctional Punishments 1866, St. Petersburg.

15. Russian legislation of the X-XX centuries 1984, in 9 vols, vol.9, Moscow.

16. Ansel', M. 1970, New social protection, Moscow.

17. halinskij, A. Je. 2004, Modern German criminal law, Moscow.

18. Kibal'nik, A. G. 2008, The main provisions of the general part of the criminal law of foreign countries, Ilex, Moscow.

19. halinskij, A. Je. 2004, Modern German criminal law, Moscow.

20. Krylov, N. E. & Serebrennikova, A. V. 1997, Criminal law of foreign countries (England, USA, France, Germany), Moscow.